Александър Порфириевич Бородин

[emilia_n]

Александър Порфириевич Бородин

(Александр Порфирьевич Бородин, 12 ноември 1833 г. — 27 февруари 1887 г.)

е руски композитор и химик от грузинско потекло. Бил е член на група от композитори наречена " Петимата " (на картината по-долу-Мусоргски, Корсаков, Балакирев, (Стасов), Куи, Бородин) , посветена на създаването на специфична руска музика. Най-известното му произведение е Половецки танци, част от операта Княз Игор.

Бородин е роден в Санкт Петербург. Незаконен син на грузинския принц Лука Симьонович Гидианишвили, който го регистрира като син на негов крепостник, Порфири Бородин, вместо като свой собствен. Като момче, Бородин получава добро образование с включени уроци по пиано, но в края на крайщата той взима докторат по медицина в Медико-Операционната академия и зарочва своята кариера като химик. Той е автор на повече от 40 труда по химия. Като резултат от работата му по химия и проблеми в семейния живот, Бородин не е бил толкова плодороден в писането на музика колкото неговите съвременници. Сам той себе си се е описвал като " Неделен композитор ".

Имайки на предвид своето хоби към музиката, Бородин се среща с Мили Балакирев през 1862 г. и под неговото ръководство в композирането той написва първата си симфония (в E-flat мажор), която е била изпълнена за първи път през 1869г., с Балакирев като диригент. През същата година написва втората си симфония (в B мажор), коята не е била така успешна в началото като първата на своята премиера през 1877г., но с малко поправка прави успех на изпълнението си през 1879г., като за диригент е бил Римски-Корсаков.

През 1869г. Бородин е бил малко разсеян в работата си по неговата втора симфония, защото по това време е бил преангажиран с написването на операта "Княз Игор", която е считана за неговата най-значима работа и за една от най-великите руски опери. В нея са включени "Половецки танци", които са често изпълнявани като отделна част но концерти и които са считани за най-добрата композиция на Бородин. За нещастие Бородин оставя операта (и няколко други произведения) недовършени поради смъртта си на 27 февруари 1887 г. Той умира по време на един фестивален бал,където внезаптно е припаднал и починал от разрив на сърцето. Погребан е в гробището "Тиквин", в манастира "Александър Невски", в Санкт Петербург, Русия. " Княз Игор " е завършена от Николай Римски-Корсаков и Александър Глазунов.

Други по-известни творби на Бородин са симфоничната поема " В степите на централна Азия " и вторият от двата му струнни квартета (в D мажор). През 1882г., Бородин започва да композира третата си симфония, но я оставя недовършена поради смъртта си-2 части от нея са завършени по-късно и представени от Глазунов.

________1.htm

[emilia_n]

Ето и три централни арии. Това са на княз Игор, на хан Кончак и на княз Владимир Галицки.

Ария Кончака

("Здоров ли, князь?...")

Здоров ли, князь?

Что приуныл ты, гость мой?

Что ты так призадумался?

Аль сети порвались?

Аль ястребы не злы и слёту птицу не сбивают?

Возьми моих!

Князь Игорь

И сеть крепка, и ястребы надёжны,

Да соколу в неволе не живётся.

Кончак

Всё пленником себя ты здесь считаешь.

Но разве ты живёшь как пленник, а не гость мой?

Ты ранен в битве при Каяле

И взят с дружиной в плен;

Мне отдан на поруки, а у меня ты гость!

Тебе почёт у нас как хану.

Всё моё к твоим услугам.

Сын с тобой, дружина тоже,

Ты как хан здесь живёшь.

Живёшь ты так, как я.

Сознайся: разве пленники так живут? Так ли?

О нет, нет, друг, нет, князь,

Ты здесь не пленник мой,

Ты ведь гость у меня дорогой!

Знай, друг, верь мне, ты, князь, мне полюбился

За отвагу твою да за удаль в бою.

Я уважаю тебя, князь, ты люб мне был всегда, знай!

Да, я не враг тебе здесь, а хозяин я твой,

Ты мне гость дорогой!

Так поведай же мне,

Чем же худо тебе, ты скажи мне. Хочешь, возьми коня любого,

Возьми любой шатёр,

Возьми булат заветный, меч дедов!

Немало вражьей крови мечом я этим пролил.

Не раз в боях кровавых

Ужас смерти сеял мой булат!

Да, князь, всё здесь,

Всё хану здесь подвластно!

Я грозою для всех был давно.

Я храбр, я смел, страха я не знаю,

Все боятся меня, всё трепещет кругом!

Но ты меня не боялся,

Пощады не просил, князь.

Ах, не врагом бы твоим, а союзником верным,

А другом надёжным, а братом твоим

Мне хотелось бы быть, ты поверь мне!

Хочешь ли пленницу с моря дальнего,

Чагу-невольницу из-за Каспия?

Если хочешь, скажи только слово мне,

Я тебе подарю.

У меня есть красавицы чудные:

Косы, как змеи, на плечи спускаются,

Очи чёрные, влагой подёрнуты,

Нежно и страстно глядят из-под тёмных бровей...

Что ж молчишь ты?

Если хочешь, любую из них выбирай!

***

Ария Галицкого

("Грешно таить, я скуки не люблю...")

Хор

Натешился ли, князь?

Галицкий

Грешно таить, я скуки не люблю,

А так, как Игорь-князь, и дня бы я не прожил.

Забавой княжеской люблю потешить сердце,

Люблю я весело пожить!

Эх, только б сесть мне князем на Путивле:

Я зажил бы на славу.

Эх!

Только б мне дождаться чести,

На Путивле князем сести,

Я б не стал тужить,

Я бы знал, как жить.

Днём за бранными словами,

За весёлыми пирами,

Я б судил-рядил,

Все дела вершил.

Всем чинил бы я расправу,

Как пришлось бы мне по нраву,

Всем бы суд чинил,

Всех вином поил!

Пей, пей, пей, пей, пей, гуляй! К ночи в терем бы сгоняли

Красных девок всех ко мне,

Девки песни б мне играли,

Князя славили б оне.

А кто румяней да белее,

У себя бы оставлял.

Кто из девок мне милее,

С теми б ночи я гулял.

Эх!

Кабы мне да эту долю,

Понатешился б я вволю,

Я б не стал зевать,

Знал б, с чего начать.

Я б им княжество управил,

Я б казны им поубавил,

Пожил бы я всласть,

Ведь на то и власть.

Эх, лишь только б мне покняжить,

Я сумел бы всех уважить,

И себя, и вас!

Не забыли б нас!

Гой, гой, гой, гой, гой! Гуляй!

[emilia_n]

Всяка опера има либрето. Либретото е преработен литературен текст върху който се композира музиката. Обикновено това е класическо литературно произведение, но понякога може да бъде адаптирана легенда.

В случая с операта " Княз Игор " на Бородин нещата са малко по-различни. Нейния автор е използвал средновековната руска поема " Слово о полку Игореве ".

След дълго търсене из мрежата открих в един руски сайт превод на поемата направен от Л.А. Дмитриева. Той е преведен на новоруски.

Ето и текста на самата поема.

СЛОВО О ПОХОДЕ ИГОРЕВОМ, ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВА, ВНУКА ОЛЕГОВА

(Перевод Л. А. Дмитриева)

Не начать ли нам, братья, старыми словами печальную повесть о походе Игоревом, Игоря Святославича? Нет пусть начнется эта песнь по былям нашего времени, а не по замышлению Бояна!

Ведь Боян вещий, если хотел кому песнь сложить, то растекался мыслью по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Помнил он, говорят, прежних времен битвы. Тогда пускал он десять соколов на стаю лебедей, и какую лебедь настигал сокол — та первой и пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу, что зарезал Редедю перед полками касожскими, прекрасному Роману Святославичу. Боян же, братья, не десять соколов на стаю лебедей пускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал, а они уже сами князьям славу рокотали.

Начнем же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря, который укрепил дух волею своею и поострил его мужеством сердца; преисполнившись ратного духа, повел он свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что накрыло оно всех его воинов тьмою. И сказал Игорь дружине своей:

«Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; а сядем, братья, на своих борзых коней да поглядим на синий Дон». Страсть князю ум охватила, желание отведать Дону Великого заслонило ему предзнаменование. «Хочу, — сказал, — копье преломить на границе поля Половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шеломом испить из Дона».

О Боян, соловей старого времени! Вот бы ты походы эти воспел, скача, соловей, по мысленному древу, летая умом под облаками, свивая славу обоих половин этого времени, рыща по тропе Трояна, через поля на горы.

Так бы тогда пелась песнь Игорю, внуку Олега: «Не буря соколов занесла через поля широкие — стаи галок спешат к Дону Великому». Или так бы запел ты, вещий Боян, внук Велесов: «Кони ржут за Сулой — звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новгороде", стоят стяги в Путивле».

Игорь ждет милого брата Всеволода. И сказал ему Буй Тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый — ты, Игорь! Оба мы Святославичи! Седлай, брат, своих борзых коней, а мои готовы уже, заранее оседланы у Курска. А мои ведь куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены, пути им ведомы, овраги известны, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли навострены, сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю — славы».

Тогда вступил Игорь-князь в золотое стремя и поехал по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заграждало, ночь стонами грозы птиц пробудила, свист звериный поднялся, встрепенулся Див, кличет на вершине дерева, велит послушать земле неведомой, Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский идол. А половцы непроторенными дорогами побежали к Дону Великому. Скрипят телеги в полуночи, словно лебеди кричат встревоженные.

Игорь к Дону воинов ведет. Уже ведь беду его стерегут птицы по дубравам, волки грозу накликают по оврагам, орлы клектом зверей на кости зовут, лисицы брешут на червленые щиты.

О Русская земля! Ты уже за холмом!

Долго ночь меркнет. Но вот заря свет зажгла, туман поля покрыл, щекот соловьиный затих, галочий говор пробудился. Русичи широкие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы.

Спозаранок в пятницу смяли они поганые полки половецкие и, рассыпавшись стрелами по полю, помчали красавиц девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие аксамиты. Покрывалами, и плащами, и кожухами стали мосты мостить по болотам и топким местам, и всякими нарядами половецкими. Червленый стяг, белое знамя, червленый бунчук, серебряное древко — храброму Святославичу!

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо. Далеко залетело! Не было оно на обиду рождено ни соколу, ни кречету, ни тебе, черный ворон, поганый половчанин! Гзак бежит серым волком, Кончак ему след прокладывает к Дону Великому.

На другой день спозаранку кровавые зори свет возвещают, черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону Великого! Тут копьям преломиться, тут саблям приту-питься о шлемы половецкие, на реке на Каяле, у Дона Великого.

О Русская земля! Ты уже за холмом!

Вот ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки мутно текут, пыль поля покрывает, стяги вещают: половцы идут от Дона и от моря и со всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы кликом поля перегородили, а храбрые русичи перегородили червлеными щитами.

Ярый Тур Всеволод! Бьешься ты в первых рядах, сыплешь на воинов стрелами, гремишь по шлемам мечами булатными. Куда, Тур, поскачешь, своим золотым шлемом посвечивая, — там лежат поганые головы половецкие. Расщеплены шлемы аварские твоими саблями калеными, Ярый Тур Всеволод! Что тому раны, дорогие братья, кто забыл о почестях и богатстве, и города Чернигова отцовский золотой престол, и своей милой жены, прекрасной Глебовны, любовь и ласку!

Были века Трояновы, минули годы Ярославовы, были войны Олеговы, Олега Святославича. Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял. Вступает он в золотое стремя в городе Тмуторокани, а звон этот слышал старый великий сын Ярослава Всеволод, а Владимир каждое утро уши затыкал в Чернигове. Бориса же Вячеславича жажда славы на смертный суд привела, и на реке Канине зеленый травяной саван постлала за обиду Олега, храброго и молодого князя. И с этой Каялы (горестной реки) Святополк бережно повез отца своего между венгерскими иноходцами к святой Софии к Киеву.

Тогда при Олеге Гориславиче сеялись и прорастали усобицы, погибало достояние Даждьбожьих внуков, в книяжих крамолах век людской сокращался. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, зато часто вороны граяли, трупы меж собою деля, и галки свой разговор вели собираясь полететь на поживу.

То было в те рати и в те походы, а такой рати не слыхано! С раннего утра до вечера, с вечера до рассвета летят стрелы каленые, гремят сабли о шлемы, трещат копья булатные в поле неведомом среди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была засеяна и кровью полита; горем взошел тот посев по Русской земле!

Что шумит, что звенит так рано перед зорями? Игорь полки поворачивает: жаль ему милого брата Всеволода. Бились день, бились другой, на третий день к полудню пали стяги Игоревы. Тут разлучились братья на берегу быстрой Каялы; тут кровавого вина недостало, тут пир окончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а деревья в тоске к земле приклонились.

Уже ведь, брья, невеселое время настало, уже степь русское войско одолела. Поднялась обида в войсках Даждьбожьих внуков, вступила девою-лебедем на землю Троянову, восплескав лебедиными крылами на синем море у Дона, прогнала добрые времена. Борьба князей с погаными прекратилась, потому что сказал брат брату: «Это мое, и то мое же». И стали князья про малое «это великое» молвить и сами на себя крамолу ковать, а поганые со всех сторон приходили с победами на землю Русскую.

О, далеко залетел сокол, избивая птиц,— к морю. И храброго полка Игорева не воскресить! По нем завопила Карна, и Желя понеслась по Русской земле, разбрасывая пламя людям из огненного рога. Жены русские запричитали, так говоря: «Уже нам своих милых лад ни в мысли помыслить, ни в думе подумать, ни очами увидеть, а золота и серебра даже не подержать!» И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов от напастей. Тоска разлилась по Русской земле, печаль горькая потекла среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу ковали, поганые же сами, с победами нарыскивая на Русскую землю, брали дань по беле от двора.

Ведь это два храбрых Святославича, Игорь и Всеволод, уже зло пробудили, которое усыпил было грозою своею отец их. Святослав грозный великий киевский: разгромил своими сильными полками и булатными мечами; наступил он на землю Половецкую, притоптал холмы и яруги, взмутил реки и озера, иссушил потоки и болота. А поганого Кобяка из лукоморья, из железных великих полков половецких, словно вихрем вырвал, и пал Кобяк в городе Киеве, в гриднице Сятославовой. Тут немцы и венецианцы, тут греки и моравы поют славу Святославу, корят князя Игоря, который погубил богатство на дне Каялы, реки половецкой, русского золота насыпал. Тут Игорь-князь пересел из золотого седла в седло пленника. Уныли забрала стен городских и веселье поникло.

А Святослав смутный сон видел в Киеве на горах. «Этой ночью с вечера накрывали меня, — говорил, — черным погребальным покрывалом на кровати тисовой, черпали мне синее вино, с горем смешанное, сыпали мне на грудь крупный жемчуг из пустых колчанов поганых иноземцев и нежили меня. Уже кровля без князька в моем тереме златоверхом. Всю ночь с вечера серые вороны граяли у Плесньска на лугу, где была дебрь Кияня, и неслись к синему морю».

И сказали бояре князю: «Уже, князь, тоска душу охватила. То ведь слетели два сокола с отчего золотого престола, чтобы добыть город Тмуторокань или хотя бы испить шлемом Дона. Но подрезали соколам крылья саблями поганых, а самих опутали путами железными. Темень наступила на третий день: два солнца померкли, оба багряные столпа погасли и в море погрузились, и с ними оба молодых месяца, Олег и Святослав, тьмою заволоклись. На реке на Каяле тьма свет покрыла: по Русской земле помчались половцы, точно выводок гепардов, и великое ликование пробудили в хинове. Уже одолела хула хвалу; уже разбило насилие волю; уже кинулся Див на землю. Вот и готские красные девы запели на берегу синего моря, звоня русским золотом, воспевают время Бусово, лелеют месть за Шарукана. А мы уже, дружина, напрасно жаждем веселья».

Тогда великий Святослав изронил золотое слово, со слезами смешанное, и сказал: «О дети мои, Игорь и Всеволод! Рано начали вы Половецкую землю мечами разить, а себе славу искать. Но не по чести одолели, не по чести кровь поганую пролили. Ваши храбрые сердца из крепкого булата выкованы и в отваге закалены. Что же сотворили вы моей серебряной седине!

А уже не вижу я власти сильного, и богатого, и обильного воинами брата моего Ярослава с черниговскими боярами, с богатырями, и с татранами, и с шельбирами, и с топчаками, и с ревугами, и с ольберами. Они ведь без щитов, с одними засапожными ножами, кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу. Но сказали вы: «Помужествуем сами: прошлую славу сами подхватим, а будущую сами поделим». А разве диво, братья, старику помолодеть? Когда сокол возмужает, высоко он птиц взбивает, не даст гнезда своего в обиду. Но вот беда — князья мне не подмога: худо времена обернулись. Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир — под ранами. Горе и тоска сыну Глебову!

Великий князь Всеволод! Не мыслишь ли ты прилететь издалека, отцовский золотой престол поберечь? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать. Если бы ты был здесь, то продавалась бы невольница за ногату, а невольник за резану. Ты ведь можешь и посуху живые копья метать — удалых сыновей Глебовых.

Ты, храбрый Рюрик, и ты Давыд! Не ваши ли воины золочеными шлемами в крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина рыкает словно туры, раненные саблями калеными, в поле неведомом? Вступите же, государи, в золотое стремя за обиду нынешнего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославича!

Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь ты на своем златокованном престоле, подпер горы Угорские своими железными полками, загораживая королю путь, затворив Дунаю ворота, перебрасывая клади через облака, суд свой правя до Дуная. Грозы твои по землям текут, отворяешь Киеву ворота, стреляешь с отцовского золотого престола в султанов за землями. Стреляй же, господин, в Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославича!

А ты, славный Роман, и ты Мстислав! Храбрые замыслы влекут ваш дух на битву. Высоко летишь ты. Роман, на битву в отваге, точно сокол парящий на ветрах, что стремится птицу в ярости одолеть. Ведь у воинов ваших панцири железные под шлемами латинскими. От них дрогнула земля и многие народы — хинова, литва, ятвяги, деремела и половцы — сулицы свои побросали и головы свои склонили под те мечи булатные. Но уже, князь, Игорю померк солнца свет, а деревья не к добру листву сронили: по Роси и по Суле города поделили. А Игорева храброго полка не воскресить! Дон тебя, князь, кличет и зовет князей на победу. Ольговичи, храбрые князья, уже поспели на брань!

Ингварь и Всеволод и все три Мстиславича — не плохого гнезда соколы! Да не по праву побед захватили себе владения! Где же ваши золотые шлемы, и копья польские, и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоря, отважного Святославича!

Уже и Сула не течет серебряными струями к городу Переяславлю, и Двина болотом течет для тех грозных полочан под кликом поганых. Один лишь Изяслав, сын Васильков, позвонил своими острыми мечами о шлемы литовские, погубил славу деда своего Всеслава, а сам под червлеными щитами на кровавой траве литовскими мечами погублен был вместе со своим любимцем, на крови, а тот сказал: «Дружину твою, князь, крылья птиц приодели, а звери кровь полизали». Не было тут ни брата Брячислава, ни другого — Всеволода, так один он и изронил жемчужную душу из храбро ого тела через золотое ожерелье. Приуныли голоса, поникло веселье, трубы трубят городенские.

Ярославовы все внуки и Всеславовы! Опустите же стяги свои, вложите в ножны мечи свои затупившиеся, ибо утратили вы дедовскую славу. Своими крамолами начали вы наводить поганых на землю Русскую, на достояние Всеславово. Из-за усобиц ведь пошло насилие от земли Половецкой!

На седьмом веке Трояновом бросил Всеслав жребий о девице, ему любой. Обманом укрепился он, раздобыл коней и скакнул к городу Киеву, и коснулся древком копья золотого престола киевского. Отскочил от них лютым зверем в полночь из Белгорода, окутанный синей мглой, трижды добился удачи: отворил ворота Новгороду, расшиб славу Ярослава, скакнул волком до Немиги с Дудуток.

На Немиге снопы стелют из голов, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не добрым посевом были засеяны — засеяны костьми русских сынов.

Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам ночью волком рыскал: из Киева до петухов добегал до Тмуторокани, великому Хорсу волком путь перебегал. Ему в Полоцке позвонили к заутрени рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве звон тот слышал. Хотя и вещая душа была у него в храбром теле, но часто он от бед страдал. Ему вещий Боян еще давно припевку молвил, смысленный: «Ни хитрому, ни удачливому, ни птице увертливой суда Божьего не миновать!»

О, стонать Русской земле, вспоминая первые времена и первых князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам киевским, а ныне стяги его стали одни — Рюрика, другие — Давыда, но врозь их полотнища развеваются, врозь копья свистят!

На Дунае Ярославнин голос слышится, кукушкой безвестной рано кукует. «Полечу, — говорит, — кукушкою по Дунаю, омочу шелковый рукав в Каяле-реке, оботру князю кровавые его раны на горячем его теле».

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, причитая: «О ветер, ветрило! Зачем, господин, веешь ты наперекор? Зачем мчишь хиновские стрелы на своих легких крыльях на воинов моего лады? Неужели мало тебе вверху под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселье по ковылю развеял?»

Ярославна рано плачет на забрале города Путивля, причитая: «О Днепр Славутич! Ты пробил каменные горы сквозь землю Половецкую. Ты лелеял на себе насады Святославовы до стана Кобякова. Прилелей, господин, моего ладу ко мне, чтобы не слала я рано к нему слез на море».

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, причитая: «Светлое и тресветлое солнце! Для всех ты тепло и прекрасно, почему же, господине, устремило ты горячие свои лучи на воинов лады? В поле безводном жаждой им луки покоробило, горем им колчаны заткнуло».

Вспенилось море в полуночи; идут тучи вихрями. Игорю-князю Бог путь указывает из земли Половецкой в землю Русскую, к отчему золотому престолу. Погасли вечером зори. Игорь спит, Игорь бодрствует, Игорь мыслью поля мерит от Великого Дона до Малого Донца. В полночь Овлур свистнул коня за рекой — велит князю разуметь: не быть в плену князю Игорю! Кликнул, застучала земля, зашумела трава, всколыхнулись вежи половецкие. А Игорь-князь скакнул горностаем в тростники, белым гоголем — на воду, вспрыгнул на борзого коня, соскочил с него серым волком, и помчался к лугу Донца, и полетел соколом под облаками, сбивая гусей и лебедей к завтраку, и к обеду, и к ужину. Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, сшибая студеную росу: загнали они своих борзых коней.

Донец сказал: «Князь Игорь! Не мало тебе славы, а Кончаку досады, а Русской земле веселья!» Игорь в ответ: «О Донец! Не мало тебе величия, лелеявшему князя на волнах, расстилавшему зеленую траву на своих серебряных берегах, укрывавшему его теплыми туманами под сенью зеленых деревьев. Стерег ты его гоголем на воде, чайками на струях, чернядями в воздухе». Не такая, говорят, река Стугна: злую струю имея, поглотив чужие ручьи и потоки, расширилась к устью и юношу князя Ростислава скрыла на дне у темного берега. Плачет мать Ростислава по юноше князе Ростиславе. Уныли цветы отжалости, а деревья в тоске к земле приклонились.

То не сороки застрекотали — по следу Игоря рыщут Гзак с Кончаком. Тогда вороны не граяли, галки приумолкли, сороки не стрекотали, только полозы ползали. Дятлы стуком путь к реке показывают, соловьи веселыми песнями рассвет предвещают. Молвит Гзак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит — расстреляем соколенка своими золочеными стрелами». Говорит Кончак Гзаку: «Если сокол к гнезду летит, то опутаем мы соколенка красной девицей». И сказал Гзак Кончаку: «Если опутаем его красной девицей, не будет у нас ни соколенка, ни красной девицы, и будут нас птицы бить в поле Половецком».

Сказали Боян и Ходына Святославовы, песнотворцы старого времени Ярославова, Олега кагана любимцы: «Тяжко ведь голове без плеч, горе и телу без головы». Так и Русской земле без Игоря.

Солнце светится на небе — Игорь-князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае — вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву к святой Богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы.

Спев песнь старым князьям, потом — молодым петь! Слава Игорю Святославичу, Буй Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Здравы будьте, князья и дружина, сражаясь за христиан с погаными полками! Князьям слава и дружине!

Аминь.�

[emilia_n]

На първата снимка има още един велки химик. Това е Дмитрий Иванович Менделеев.